Цербер посмотрел в мутный глазок и с трудом различил стоящих за дверью. Обычно в это время доставляют новых узников.

     С натугой заскрипел ключ, проворачиваясь в ржавом замке, потом скрипнула дверь и в образовавшееся пространство втиснулся молодой, плечистый, с тяжелым взглядом детина.

     – Принимай новичка! – сказал он, подталкивая вперед маленького, тщедушного человечка. Тот стоял и безропотно ждал, уныло опустив голову, когда исполнят все формальности.

     Цербер расписался в конторской книжке и запер за ушедшим дверь.

    – Идем! – буркнул новичку и пошел вперед по коридору. Слева и справа виднелись двери камер.

     Заглянул в сопроводительный листок. «Убийство на почве семейной ссоры».  Чуть ниже виднелась лиловая строчка приговора: «Два месяца сидеть перед экраном и повторять имя убитой».

     Куда бы его приткнуть? Все камеры заняты, тесновато. Там, наверху, не думают, а ему здесь исполнять.

     Цербер остановился и прислушался. Откуда-то раздавались чьи-то громкие голоса.

     – Опять эти большевики сцепились! – Недовольно пробурчал он.

     Тщедушный человечек притих сзади. Цербер еще раз оценивающе осмотрел его.

      – Ладно,  – сказал он, – посидишь с ними. Два месяца не срок.

     Прошел в конец коридора и открыл тяжелую, еле сдвинул с места, дверь. Тусклый свет из одинокого окошка почти под самым потолком еле освещал камеру. В ней находилось двое узников. Один с огромным лбом, переходящим в лысину, с редкими кустиками рыжеватой бороды, и в длинном белом балахоне, скрывавшей его невысокую фигуру, другой, такого же роста, с тяжелым блеском воспаленных глаз и пышными, когда-то черными, усами, внимательно уставились на вошедших.

     – Принимайте новичка, – сказал Цербер и добавил: – Если будете нарушать тишину, отправлю в карцер. – С тем и ушел, старательно прикрыв за собою тяжелую дверь.

     Рыжебородый, стремительно выбежав на середину камеры, сказал, мягко грассируя:

     – Здравствуйте, товарищ! Как там на земле, всемирная революция не приближается?

     – Не-а, – ответил вошедший, мотнув головой. – У нас перестройка, еле концы с концами сводим.

     – Ну, ну, – оживленно потер руки рыжебородый. – Интересно, интересно, расскажите поподробнее.

     Но здесь вспыхнули экраны мониторов, расположенных у стены и рыжебородый поник. Надо было приступать к экзекуции.

     Он со вздохом уселся возле одного, ко второму подошел усатый, оглянулся, новичок по-прежнему маячил у дверей.

     – Садыс с нами! – сказал усатый и возле него, сбоку, заголубел экран третьего монитора.

     Новичок подошел и уселся на свободное место. На экране перед ним запрыгали, замелькали какие-то линии, тени, пятна, а когда все наладилось, то он вскрикнул от неожиданности. Перед ним была его жена, она смотрела молча на него, только взгляд был грустный-грустный.

     Новичок прижал руки к груди и почувствовал, как чья-то неведомая сила заставляла его повторять за собой:

     – Клавдия Васильевна Мотылькова, сорока пяти лет…

     – Клавдия Васильевна Мотылькова… сорока пяти лет…

     – Клавдия… Васильевна… Мотылькова… сорока пяти лет…

     А рядом усатый бубнил, с трудом выговаривая труднопроизносимые для него имена и фамилии:

     – Каллистрат Панкратьевич Аксинин, четырнадцати лет…                                                             

     – Лаврентий Панкратьевич Аксинин, десяти лет…

     – Михаил Панкратьевич Аксинин, восьми лет…

     – Ольга Панкратьевна Аксинина… шести лет…

     – Павел Панкратьевич Аксинин… четырех лет…

     – Клянус Богом, – не выдержал усатый, – я этих Аксыныных никогда нэ выдэл!

     Слева от него рыжебородый, не сводя с экрана взгляда, сумел ответить усатому:

     – Классовая борьба, батенька, ничего не поделаете!

     И осекся, наступил его черед маяться.

     Перед ним на экране возникла женщина средних лет, она смотрела на него в упор, будто собираясь что-то ему сказать:

     – Инесса… Федоровна… Арманд… сорока шести лет…

     – Инесса… Федоровна… Арманд… сорока шести лет…

     – Инесса… – не выдержал рыжебородый, – Боже мой, я не виноват в ее гибели! Здесь какая-то ошибка… Федоровна… Арманд…

     Целый час они втроем бубнили имена людей, мелькавших на экране, и только когда мониторы потухли, прекратили свое тяжелое занятие.

     Рыжебородый молча проследовал к своей койке и лег, уткнувшись лицом в подушку.

     А усатый все никак не мог примириться с увиденным на экране:

     – Я их, этих людей, никогда не видел в своей жизни. Пачему я тепер должен отвечать, а?

     И только третий тихо всхлипывал в уголку. Вспомнил, как жена попыталась слабой рукой защититься от топора, занесенного над ее головой.