1

 

В Париж увозит дилижанс,

прекрасно женских глаз блистанье.

Кинжала б рукоять! Есть шанс,

должно быть всё, что нужным станет…

Не испросив путь у кюре,

спешат идти своей дорогой.

Так держат палец на курке,

теряют всё, желая много.

На сочинениях Руссо

взрастают непреклонно, гордо.

«Друзья закона» – вот не сон:

те, кто спасут народ и город.

Солдатской цепью охватив,

грозил король, шёл на уступки.

И снова край штыка ретив,

но зол народ на эти шутки.

У гильотины – как руля –

стоят «поборники свободы»,

и головою короля

себе-любимым пишут оды…

«Сын революции» Марат

«друзьям» ужасен сутью бренной.

Корде – как совести карат.

«В прах, осуждённые вселенной!» –

велит. Должна ножом помочь…

Марат велит казнить и вешать,

топить, стрелять и день и ночь,

и день и ночь… А ты безгрешна,

красива, девственна, чиста.

Марат смешон бы стал Ньютону.

Вскричит под ним твоя черта

за осквернённую корону…

Его соратники, дворян

пустив на сумочки из кожи,

о чём-то светлом говорят.

Но до чего же с ним несхожи!…

«Тварь кровожадная» в крови –

Марат, замаранный «идеей».

Впиваясь в раны и свои,

народом, как быком, владеет.

Противен, да не испугал…

Париж! Отмстить. Немного денег.

Из-под девичьих губ оскал…

Гостиницы дверь – «Провиденье».

Готова к миссии Корде:

причёска, платье – безупречны.

«Свобода – убивать» в узде?

О крови предложенья встречны!

 

2

 

Зачем тебе это?… Была бы нежна и печальна,

шуршанием платья в плен бархата томно манила…

Но дважды виновен террором Марат – изначально –

и приговорил к смертной казни того, что любила…

Зачем же теперь в этом мире излучины, русло,

хрустящие булки и к ночи расстелено ложе?…

Как в горных породах, во времени тесно и грустно,

кровь множат на реки… Обмен нынче прост и возможен:

на тот свет вот этого – грязи. На тот, что за кровью, 

за общим безумьем… Но кто же внушил о безумье?…

Прощанье с тобой не ведёт к твоему изголовью:

казнённая – это не то, что погиб, даже умер…

Постой же, Корде!… Исчерпала терпение гневом. 

Смешенье со мстителем, Францию жизнью спасая.

Спасая? Кто знает?… Не будет – спасённая небом.

Народом? Не хочешь считать, что народ – волчья стая?…

Марат посчитал, оттого к сроку не просчитался.

«Друг» мозг отравляет, как ядом отравлены вина.

Свод бешенств ужасных, и хрупкая ты – протестантка,

в корсете свободна и с целью убийства невинна.

Зачем тебе это?… В веках объяснишь всё охотно.

Вдовой вне закона идёшь в дом тирана не просто.

Месть, казнь – это быстро, почти мимолётно.

Путь к счастью далёк, ни версты до погоста…

 

3

 

В груди тирана нож. Как рада –

убила, но не сгоряча!…

Сама по принципу Марата

вольна – убийца палача.

Скользнула вмиг тень Робеспьера.

Теперь террор вдвойне, втройне!

Идею подменив, химера

в ор: «На войне, как на войне!»

На алтарях пестреют бюсты –

Марат теперь равно Христос.

И носит имя площадь… Трусы?…

Кто тёмен, тот и превознёс… 

Вот так приходит диктатура – 

по головам, по головам.

Идёт, достойная Сатурна,

под трибунал внимать словам.

Корде «чиста» и так бесстыдна

в плену «исправленных идей»!

Взрастил бесплодный сад Аида

гордыню девы для смертей.

Прикрытая хитоном алым,

у гильотины не дрожит.

Кто жив ещё, тот стал отсталым,

тому возможно в страхе жить…

Кто посмелей и помоложе,

спешат лишиться головы

на том же эшафоте… Боже,

свобода начинает выть, 

как будто ей и поплатиться…

Тверды два символа под плач – 

во имя Франции убийца,

во имя Франции палач.

Корде умела ненавидеть… 

Пока один в лицо плевал

(в час казни низок, так обыден)

другой божился: «Идеал!»

И лезвие пошло по шее…

Ты научила умирать.

Грядут победы и отмщенье,

но всё ж свободней стала рать.

И всюду маскарад от бренных,

идея – светоч для очей,

и множится «добро» свирепых

на обещанье палачей.

 

4

 

«Порвите приглашение на казнь!» –

учила жизнь, но слышать не желали.

Кровопролитье – это от проказ…

Дрожали, жаждали, крича, снедали… 

Мадмуазель, как девку по рублю…

Как шелудивых псов, прогнать из жизни…

Я это никогда не полюблю –

рубить, как расставаться «с чем-то лишним».

Конфорка под названием «толпа» –

кипит и брызжет в массы истерия,

как будто нет природней, чем топтать.

Черна толпа, извечно не стерильна.

А думалось – добры мы без оков,

казалось, что заметим Божьи жесты –

вновь мироточат слёзы из окон,

как будто за стеклом одно блаженство…

Не говорите, пленники витийств,

оправдывая, споря о режимах,

столь неуместное для массовых убийств:

«Артерия спасаема зажимом».

Когда толпа, а не народный сплав,

кровь ближнего, как собственное счастье,

уверена – палач совсем не прав,

и каждый в этом деле соучастник.

 

5

 

Не искривиться повезло

Корде. В веках величья ради.

Так зеркало, что солгало,

вмиг стало б зыбью вместо глади…

Не лжёт нам зеркало судьбы –

пряма Корде, бессмертью вровень.

Сгущался приговор судьи,

свет проливался с каплей крови…

Вокруг меня такая мгла!…

Есть сказка, что стаёт реальней.

Но выбираю зеркала,

распахнутое зазеркалье!

Пройти мне нужно много троп,

за данность клятвенно ручаясь,

дать упереться жизни в гроб

осмысленно и неслучайно.  

Крыла и путь, ад и престиж…

Где возвещают день заботы,

гарантию даёт Париж,

но отменяют эшафоты.

Как светотень и полутьма…

Помножит годы вождь на зверство,

и сходит кровь в мозгу с ума…

Предел свободы – это веско.

Всё прошлое (простор и пядь)

с частицами Корде, Марата…

Но как же в брата не стрелять

и кровью вражьей не мараться?

…Ты научила умирать,

в час казни оставаясь гордым. 

Но это важно понимать –

учиться жить и быть свободным.

Должны стоять мы за ценой

в годину всяких «эволюций».

Да будет голубь над страной –

не хищный коршун революций!

Кухарок, грузчиков, солдат

кровь так природно будоражит!…

Хочу, народ, стоять на страже,

но – чистоты великих дат.